Любая философия, любая религия, любая идеология претендует на истинность и на уникальность – то есть, на то, что истиной (как минимум, стопроцентной истиной) является только она. Учение Будды (Будда Дхамма) не является в этом отношении исключением.
Обоснования собственной истинности и уникальности каждым учением столь же разнообразны, сколь сами учения. Но своеобразие буддизма крайне отчётливо проявляется даже не на уровне «ответов», но на уровне «вопросов» — на уровне самого подхода к тому, что часто называют «духовной жизнью».
Есть понятие «коперниканский переворот» (например, «коперниканский переворот в философии» — так порой говорили о философской системе Канта). Но Будда тоже осуществил переворот по отношению к «духовной жизни», за тысячи лет до того, как появилась возможность называть такие перевороты «коперниканскими». Обычно «духовная жизнь» понимается, как поиск некоей «подлинной реальности» и, в итоге пути, соединение с ней. Но Будда обращает внимание своих учеников в совершенно другом направлении.
Вспомним, что именно он счёл самым важным — настолько важным, чтобы дать ученикам в качестве своего завещания, которого они должны будут держаться, когда он умрёт? Об этом говорится в сутте SN47.9 (а также в целом ряде других, например, в DN16, DN26).
«Tasmātihānanda, attadīpā viharatha attasaraṇā anaññasaraṇā, dhammadīpā dhammasaraṇā anaññasaraṇā».
«Итак, Ананда, пребывайте, будучи сами себе островом, сами себе убежищем, не имея другого убежища, с Дхаммой в качестве острова, с Дхаммой в качестве убежища, не имея другого убежища«.
Вырывая эти слова из контекста, можно свести их к ещё одному повторению общих мест любой религии — дескать, речь идёт об «истинном Я», о «трансцендентном Я» — и именно его нужно искать, именно в нём обретать убежище. Именно так толкуют этот фрагмент учителя современной тайской «Дхаммакаи», о которых речь шла здесь). Но ложность этого толкования становится несомненной, если прочитать следующие слова — в которых Будда объясняет, как именно быть самому себе островом и убежищем, как именно делать Дхамму своим островом и прибежищем.
«Kathañcānanda, bhikkhu attadīpo viharati attasaraṇo anaññasaraṇo, dhammadīpo dhammasaraṇo anaññasaraṇo? Idhānanda, bhikkhu kāye kāyānupassī viharati ātāpī sampajāno satimā, vineyya loke abhijjhādomanassaṃ; vedanāsu … pe … citte … pe … dhammesu dhammānupassī viharati ātāpī sampajāno satimā, vineyya loke abhijjhādomanassaṃ».
«And how, Ānanda, does a bhikkhu dwell with himself as his own island, with himself as his own refuge, with no other refuge; with the Dhamma as his island, with the Dhamma as his refuge, with no other refuge? Here, Ānanda, a bhikkhu dwells contemplating the body in the body, ardent, clearly comprehending, mindful, having removed covetousness and displeasure in regard to the world. He dwells contemplating feelings in feelings … mind in mind … phenomena in phenomena, ardent, clearly comprehending, mindful, having removed covetousness and displeasure in regard to the world».
«И каким образом, Ананда, монах пребывает, будучи сам себе островом, сам себе убежищем, не имея другого убежища, с Дхаммой в качестве острова, с Дхаммой в качестве убежища, не имея другого убежища? Вот, Ананда, монах пребывает, созерцая тело в теле, ревностно, внимательно, с памятованием, с оставлением мирской алчности и скорби. Он пребывает, созерцая переживания в переживаниях … , ум в уме …, дхаммы в дхаммах, ревностно, внимательно, с памятованием, с оставлением мирской алчности и скорби«.
Приведенная выше формула — это стандартное описание четырёх установлений памятования (сатипаттхан), повторяемое практически во всех суттах о сатипаттханах (DN22, MN10, Самъютта Никая 47).
Таким образом, быть самому себе островом и убежищем — означает вовсе не поиск трансцендентного Я. Вместо того, чтобы искать истину в чём-то трансцендентном, Будда призывает посмотреть в другом направлении — на те телесные и ментальные феномены, которые переживаются здесь и сейчас. Именно в них корень проблем человека (в том числе и так называемых «вечных вопросов»). Именно в работе с этими феноменами — ключ к решению этих проблем.
Научитесь внимательно и сосредоточенно отслеживать телесные ощущения — и не увлекаться вниманием за теми реакциями влечения и отторжения, которые автоматически вызываются телесными ощущениями, но возвращать внимание к отслеживанию именно самих телесных ощущений.
Научитесь проделывать эту же самую операцию со всеми переживаниями, как телесными, так и ментальными, приятными, неприятными или нейтральными. Отслеживайте, что они возникают, но не следуйте вниманием за реакциями влечениями и отторжения, которые они вызывают.
В ходе этой практики станут видны и наиболее сильные, наиболее устойчивые стремления, которые доминируют над прочими ментальными состояниями, направляют наши мысли в ту или другую сторону. Наблюдайте как эти стремления возникают и подпитываются, не увлекаясь вниманием туда, куда они тянут. Станет видно, что эти стремления, по сути дела — тоже жажда, направленная на те или иные объекты, представляемые умом (или на основе чувственных восприятий, или даже чисто ментальные). И тогда станет возможно ясно обозревать все важные аспекты ментального процесса, не увлекаясь ими.
И в итоге окажется, что все эти поиски «вечной истины», «трансцендентного Я» — это тоже не что иное, как автоматические, безличные проявления жажды, стремящейся получать и продлевать наслаждение от умственного конструирования «возвышенных» и «совершенных» объектов. Когда эту жажду удаётся отстранить хоть на несколько мгновений, становится ясно, что единственное решение всех проблем «духовной жизни» — прекращение этой жажды, только уже окончательное, без остатков. Когда это прекращение будет достигнуто, не останется уже ни вопросов, ни проблем, ни целей, ни стремлений — ни к «вечному бытию», ни к «вечному небытию», ни к каким-либо ещё продуктам умственного конструирования.
Буддизм в Европе - очерки философии 